Почему человечество воюет. Если люди знают, что война — это плохо, почему люди воюют? Почему люди воюют

11.12.2019

Почему из всех животных воюют друг с другом только люди? Это потому, что мы такие умные? Или, наоборот, мы стали такими умными, потому что были агрессивными? Или некоторые животные тоже могут под настроение истреблять себе подобных? Попробуем мирно разобраться.

Тата Олейник

Вся история человека - это история войн. Попутно, конечно, еще изобреталось колесо и мытье рук, но любой открывший учебник истории неизбежно утонет в обилии взмыленных конских крупов, окровавленных мечей и прорывов линии Мажино.

Даже самые великие литературные произведения древности - это в основном вдохновенные повествования о том, как Ахилл выдирает сухожилия из Гектора, Шива раздает пинки асурам, прекрасный Усивака изничтожает дом Тайра, а Кухулин, сломав спину своему другу Фердиаду, говорит по этому поводу несколько добрых, прочувствованных слов. Про Библию и говорить нечего: там сплошное избиение младенцев от первой страницы до последней.

Учитывая, что биологически человек - каннибал и падальщик, другого поведения от него, наверное, ждать было бы наивно. Тем не менее за годы эволюции этот хищник набрался такого альтруизма и таких способностей к сопереживанию, состраданию и милосердию, что если смотреть на человечество с какой-нибудь Альфы Центавра, то, наверное, можно было бы ожидать, что уже к палеолиту homo как бы sapiens отложит в сторону свой древний каменный топор и преисполнится любви и благости. Нет, ну в самом деле, как можно плакать над увядающим цветочком, а потом идти выпускать кишки своим соседям?

Откуда в нас эта интересная шизофрения? Почему человек так долго формировался как животное воюющее и что происходит на этом фронте сейчас? Очень любопытные ответы на эти вопросы дают последние исследования антропологов и социопсихологов.

За всю обозримую историю не было ни минуты на планете, когда где-нибудь не шла бы война, и до XX века примерно 7–10 процентов населения Земли погибало в результате военных действий (в XX веке резко возросшая численность населения обрушила этот процент, невзирая на несколько войн мирового масштаба). Надо сказать, что человечество так и не придумало ни одной обширной идеологической системы, которая однозначно говорила бы, что война - это что-то плохое: все религии так или иначе поддерживали святое право одной группы людей резать другие группы людей, если, конечно, очень хочется. Отдельные пацифисты всегда воспринимались большинством как существа малахольные, плохо понимающие важность исторических моментов.

При этом собственно убийство - отнятие жизни человека - практически всегда считалось преступлением. С одной оговоркой: убийца действовал один или в небольшой группе. Как только группа становилась большой, то любое убийство, совершенное ею, называлось ли это войной, казнью, революцией или подавлением бунта, получало полную моральную индульгенцию.

И вот этот момент - человек имеет право убивать, если находится в группе, но не имеет, если он один, - объясняет очень многое про природу войны и человека. Правда, очень долго на него не обращали внимания.

Существуют десятки теорий, объясняющих феномен войны: Фрейд объяснял ее агрессией и тягой к смерти, Мальтус - борьбой с перенаселением, Гегель - законами диалектического развития общества, Ленин - классовой борьбой. В последние годы появилась масса замечательных теорий: пассионарности, возрастного дисбаланса (чем моложе население в обществе, тем охотнее оно воюет), экономические и рационалистические теории. И все они замечательно показывают, в каких условиях люди охотнее воюют, но не отвечают на главный вопрос: зачем они вообще это делают? То есть понятно, что победители получают какие-то блага, но в целом война практически всегда разорительна для всех сторон и крайне невыгодна для абсолютного большинства ее участников. Приятно, конечно, получить на халяву кувшин, две циновки и моложавую рабыню - но стоило ли это риска остаться без головы? Обрати внимание, что сплошь и рядом люди воюют вообще без шансов на какую-либо награду. Достаточно изучить историю военных конфликтов между примитивными племенами папуасов Новой Гвинеи, где каждое племя находится в перманентном состоянии жестокой войны со всеми остальными, где любой незнакомец воспринимается одновременно убийцей и жертвой и где смерть от естественных причин для мужчин (да и для многих женщин) является событием исключительным. Люди просто живут тем, что уничтожают друг друга. Забота о пропитании, жилье, потомстве там второстепенна, на первом месте стоят постоянная бдительность, страх перед врагом и ненависть к соседям.

В общем, если бы люди тратили столько же усилий, сколько тратят на войны и на поиски компромиссов, они бы, несомненно, сумели решать все мировые вопросы, проливая одну-единственную жидкость - чернила.

Биологи и этологи, робко пытавшиеся внести в дискуссии свои предложения, обычно жестко выставлялись за дверь. Ладно, говорили им, вы еще можете что-то вякать про секс, психику или там, про генетику, но война к биологии никакого отношения не имеет. Звери не воюют. Покажите нам зяблика с гранатометом - тогда поговорим.

И зяблик таки нашелся. Ну, то есть не совсем зяблик…

Факты о войне

90% всех компьютерных игр, выпускаемых в мире, предполагают, что игрок будет развлекаться убивая. Игры, в которых нужно лечить, растить или строить, пользуются куда меньшим спросом, особенно среди мужской аудитории.

Самая короткая война в мире - это война 1896 года между Великобританией и Занзибаром. Она продолжалась 38 минут - именно столько времени понадобилось британской эскадре, чтобы разнести дворец султана и выкурить оттуда правителя. Во время войны погибло 500 человек, все - занзибарцы.

Самая длинная война - война между Нидерландами и архипелагом Силли, на котором проживает около 2000 человек. Она продолжалась 335 лет. Жертв ни с той ни с другой стороны не было. Мир был подписан в 1986 году.

Зверские манеры

Животные действительно не воюют. Они могут драться, кусаться, царапаться, выгонять со своей территории и вести брачные сражения, но в плане полномасштабных боевых действий у них имеется большой ноль в анамнезе. Хищники могут охотиться группами, но, встретив группу-конкурента, они не станут выстраиваться в шеренгу и смыкать штыки; отдельные особи могут сцепиться, но в целом группы будут стараться держаться подальше друг от друга. Знаменитые «войны муравьев» тоже не являются войнами в человеческом понимании: это просто хищнические набеги на муравейники другого вида с разорением этих муравейников. Охота - да. Но не битва.

Разумность приматов обусловлена их агрессивностью

А вот чтобы группа одного вида целенаправленно ходила истреблять представителей другой группы, относящихся к тому же виду, - нет, образцов такого плана природа человеку не показывала. До поры до времени. А точнее, до середины 1970-х годов, когда исследовательница Джейн Гудолл, специализировавшаяся на изучении шимпанзе в естественных условиях, выпустила книгу, свидетельствующую о том, что шимпанзе воюют. Именно воюют, без каких-либо разночтений. Самцы (иногда и самки) группы собираются в боевые отряды и стараются незаметно пробраться к стоянке другой группы, попутно жестоко избивая, а иногда и уничтожая встретившихся им «врагов», в том числе и детенышей.

Биолог, временно превратившаяся в летописца, детально описывает такие вылазки: «Шестеро взрослых самцов группы Касакелы, один самец-подросток и одна взрослая самка, оставив младших шимпанзе стаи, направились на юг, а затем услышали крики шимпанзе, доносившиеся с той стороны, и застали врасплох самца Кахамы - Годи. Один из самцов Касакелы повалил убегавшего Годи на землю, сел ему на голову и прижал его ноги, а остальные в течение десяти минут били его и кусали. Наконец один из нападавших бросил в Годи большой камень, после чего нападавшие убежали. Годи смог подняться, но он был тяжело ранен, истекал кровью, тело его покрывали укусы. Годи умер от ран. На следующий месяц три самца Касакелы и одна самка снова отправились на юг и напали на самца Кахамы по кличке Де, который на тот момент ослабел из-за болезни или предшествовавших драк. Нападавшие стащили Де с дерева, топтали его, кусали, били и вырывали у него клочья шкуры. Сопровождавшую Де самку, у которой была течка, нападавшие заставили пойти вместе с ними на север. Два месяца спустя Де видели живым, но истощенным настолько, что позвоночник и кости таза торчали из-под шкуры; у него отсутствовали несколько когтей, была оторвана часть пальца на ноге. После этого его не видели. В феврале 1975 года пять взрослых самцов и один самец-подросток Касакелы выследили старого самца Голиафа из стаи Кахамы. Восемнадцать минут они били его, колотили и пинали, наступали на него, поднимали и швыряли навзничь, таскали по земле и выкручивали ему ноги...»

Самое интересное то, что совсем недавно обе эти группы были одной. Она разделилась после расхождения лидеров. Все члены этой группы были близкими родственниками, испытывавшими до «развода» добрые чувства друг к другу.

Книга Гудолл вызвала огромный скандал, особенно в лагере поклонников теории о том, что настоящая жестокость в природе свойственна только человеку - существу, от природы оторвавшемуся.

Увы, дальнейшие исследования ученых подтвердили наблюдения и даже расширили их. Выяснилось, что военные вылазки (правда, менее жестокие и реже приводящие к смертям) совершают и другие обезьяны, например гиббоны и павианы. Даже травоядные гориллы и паукообразные обезьяны периодически встают на тропу войны, чтобы как следует навалять соседям.

Вопрос «почему» все еще продолжал витать в воздухе. Наблюдаемые Гудолл шимпанзе не страдали от бескормицы, у них были вполне обширные охотничьи угодья, способные прокормить и большее число представителей вида. Возникало ощущение, что они совершают такие набеги просто из удовольствия. Глумление над трупами и радостные танцы вокруг них казались актом бессмысленной и неоправданной жестокости. И почему шимпанзе - такие умные, привязчивые и эмпатичные, так трогательно сотрудничающие друг с другом и заботящиеся о безопасности своих ближних - вдруг превращаются в обезумевших садистов? Какие механизмы позволили эволюционировать и закрепиться такому явно вредному для вида свойству?

И тогда возник следующий вопрос: а вредному ли? Самые жестокие воители среди приматов - это шимпанзе, они же являются самым разумным из ныне живущих видов (если не считать людей, конечно). Так что появилось раньше - разумность или жестокость?

В групповых сражениях побеждали не сильнейшие, а умнейшие

Ряд исследователей полагают, что жестокость воюющих приматов - это следствие их высокоразвитой способности к размышлению и состраданию. Именно потому, что умеют понимать чужую боль, они причиняют ее, испытывая агрессию и возбуждение. И это возбуждение, страх и эмпатия становятся своего рода наркотиком, который совершенно нельзя добыть иначе, как только муча себе подобных. Единственные детеныши, которые осознанно калечат маленьких животных и приходят в возбуждение, глядя на их агонию, - это шимпанзята (опять-таки если отвлечься от человека). Котенок может изувечить мышь, но он не будет задумываться о чувствах мыши - он просто играет дергающимся клубком. Детеныш шимпанзе прекрасно понимает, что птичке с оторванной ножкой больно, - он демонстрирует поочередно и страх, и жалость, и злорадство, играя своей живой игрушкой*.

* - Примечание Phacochoerus"a Фунтика: « Так, пожалуй, уволюсь. Я и раньше был не самого лучшего мнения о всяких обезьянах, но после такого раскрытия карт я, право, начинаю чувствовать себя в вашем обществе некомфортн »

Но большинство эволюционных психологов все же придерживаются противоположной точки зрения. Они считают, что как раз разумность приматов обусловлена их чрезвычайной агрессивностью по отношению к себе подобным.

Если собрать воедино различные теории на эту тему, то все происходило примерно так.

Предки приматов жили в местности, в которой постепенно началась жестокая конкуренция за ресурсы. Расселение вне привычного ареала по каким-то причинам долгое время было затруднено, и популяция страдала от периодических голодовок, после чего начались активные стычки между ее членами с целью, например, каннибализма или просто регуляции численности (такие картины мы можем наблюдать у некоторых современных видов, например у львов, гиен и крыс). Вот тогда и оказались крайне выгодными мутации, которые ориентировали особей на альтруизм по отношению к «своим», то есть самым близким родственникам, и на агрессию к «чужим» - более дальним родственникам. Будучи от природы существом, не слишком хорошо вооруженным для уничтожения себе подобных, в отличие от львов, гиен и крыс, предок человека и обезьян не мог легко убивать соперников в одиночку. Зато объединившись группой, можно было истребить всех лишних кузенов и троюродных дядюшек.

Достаточно крупное животное-собиратель, нуждающееся в большом количестве белка, не специализированное на травоедении и не обладающее мощными клыками, когтями или зубами, сделало ставку на сотрудничество и на агрессию к чужакам. Миллионы лет оно совершенствовалось в этих замечательных навыках. Часть его потомков научилась скакать по деревьям и питаться листиками, так что у растительноядных обезьян такие вылазки являются, скорее, атавизмом. Но вот обезьяны-мясоеды вынуждены были и дальше тренировать свой патриотизм и непримиримость к врагам, так как проще всего было получить белок из такой же обезьяны, если, конечно, подкараулить ее толпой и оторвать у нее вкусные и питательные ноги (шимпанзе, будучи не таким выраженным каннибалом, как человек, тоже не брезгуют поеданием частей тел убитых, прежде всего детенышей).

И да, в групповых сражениях побеждали не сильнейшие, а умнейшие. Наблюдательные, осторожные, с высокими способностями к коммуникации, взаимопониманию и взаимовыручке. Те, которые старались не допустить никаких свар в своей группе (вспомним тот важный момент, что убийца-одиночка у нас всегда изгой, так как личная агрессия, особенно по отношению к «своим», не приносит бонусных очков группе, а отнимает их).

Так что не разум породил агрессию, а, вероятно, наоборот: наш большой и умный мозг мы получили в подарок от прапрадедушки, который с его помощью успешно добывал мозги поменьше.

Вот такие интересные новости приходят к нам из мира птичек и зверюшек.

Прокляты навеки

И что же, человек так и обречен пожизненно быть «человеком убивающим», раз уж такая видовая специализация получилась?

Представим себе отца семейства, который нежно целует детей и жену, поправляет вязаное одеялко на младенце, гладит киску, треплет за ухом собачку, подсыпает пшена канарейке, а потом берет берданку и идет стрелять в мерзавца, который покусился на мир и покой в любимой семье. Готовы ли мы его понять? Конечно готовы! По крайней мере, на данном этапе развития общества. Защита своих, особенно самок и детенышей, у нас находится в таком приоритете перед всеми иными формами сострадания, что даже тогда, когда мы видим в кино нападения на мирные домашние гнездышки, у нас сжимаются кулаки и шерсть встает дыбом на хребте. Способность человека к любви и состраданию поистине безгранична, с ней может сравниться только ярость по отношению к угрожающим тому, что мы любим, - наша ли это семья, имущество или спасаемый нами от забоя кит.

Осталось только поделить мир на «своих» и «чужих». Для шимпанзе «свои» - это те шимпанзе, с которыми он контактировал последнюю пару месяцев. Или не только шимпанзе, но и, скажем, те же собачки или любимые плюшевые игрушки - в общем, то, что шимпанзе недавно обнюхивал, оглаживал и почитал своим.

У человека с его обширнейшими коммуникациями и сверхнакачанным мозгом все куда сложнее. Он может искренне ненавидеть соседа по коммуналке и горячо любить своего президента, хотя соседа он нюхает ежедневно, а президента никогда в глаза не видел (хотя телевизор пытается исправить ситуацию). Он просто вырос в сознании, что «свои» - это его самый лучший в мире народ, возглавляемый самым лучшим в мире вождем, и это не обсуждается. Даже вполне развитого и цивилизованного человека можно в считаные недели превратить в пылающего ненавистью шимпанзе, если ежедневно из специальных ящичков доверительно рассказывать ему, как проклятые печенеги делают колбасу из христианских младенцев, а порочные финикийцы планируют десантировать свою морскую пехоту в его санузел.

А вот если из этого же ящика, или с церковных кафедр, или со страниц хороших книг постоянно повторять, что все люди - братья, все дети нуждаются в защите, что нельзя обижать слабых, какого бы цвета у них ни были жабры, и вообще «не тронь птичку, положь собачку», то понятие «свои» вполне может растянуться до объемов Галактики и даже сверх того. И все эти пацифисты прошлого - Эразмы Роттердамские, Викторы Гюго, Франциски Ассизские и Львы Толстые - в конечном счете расширяют-таки эту Галактику. Не для всех, неравномерно, но процесс идет.

Вот японский писатель XVII века пишет сказку про разбойника, который грабил и убивал людей, а потом его поймали и приговорили к казни в кипящем масле. В котел кинули и маленького сына разбойника, и, когда масло стали заливать, разбойник, спасаясь от жара, встал на ребенка ногами, и «зрители над ним смеялись». Семнадцатый век, просвещенный писатель. А ведь сегодня даже в ИГИЛ мы вряд ли наберем зрителей, которые сумели бы посмеяться над таким зрелищем...

Потому что человек, к счастью, меняется - меняется стремительно и к лучшему. Вид растерзанных тел врагов все меньше радует публику, если не брать совсем атавистических особей. Чем безопаснее мы себя ощущаем, тем больше добросердечия мы готовы изливать на головы своих ближних и дальних. Чем больше нам твердят из каждого утюга, что насилие недопустимо, тем более мы склонны с этим соглашаться.

И наоборот: там, где, забрав рычаги информации, к власти приходят обезьяны, очень скоро почти все общество покроется дикой шерстью. Особенно та часть общества, образование которой по своей малости и чахлости не сможет выступить надежным щитом, защищающим от страха и ненависти к «чужим». К счастью, информация в современном мире не знает границ, и с каждым годом тоталитарным властителям этой планеты все труднее по-настоящему заряжать свой народ страхом и ненавистью, если на самом деле этому народу ничто не угрожает.

Так что с шимпанзе, в общем, можно начинать прощаться - до худших времен. А то кто знает, как там на Альфе Центавра эволюция шла.

Фото: Everett Collection / East News; Getty Images; Rex Features / Fotodom.ru; Shutterstock.

Военные историки редко уделяют много места обсуждению причин возникновения войн. Но эта тема, помимо истории, изучается также и другими гуманитарными дисциплинами. Дебаты о происхождении войны и мира на протяжении нескольких последних сотен лет разворачивались в основном вокруг одного-единственного вопроса. Выглядит он так: является ли война результатом присущего человеческой природе инстинкта хищничества или следствием принципов, усвоенных в процессе воспитания?

Социал-дарвинизм и его критика

Базовые представления по обоим вариантам ответа восходят к концепциям философов Нового времени – англичанина Т. Гоббса и француза Ж. Ж. Руссо. В соответствии с концепцией Гоббса, война является результатом присущей человеку природной агрессивности, которая преодолевается в результате заключения общественного договора. Согласно идеям Руссо, человек по своей природе добр, война и агрессия являются поздним изобретением и возникают лишь с появлением современной цивилизации. Эти представления сохраняли своё значение ещё во второй половине XIX в.

Современный этап этих дебатов начался в 1859 г. с публикации работы Дарвина «Происхождение видов путём естественного отбора». В ней жизнь на Земле была представлена как конкурентный процесс, в котором выживали наиболее приспособленные особи. Концепция социал-дарвинизма, получившая самое широкое распространение на рубеже XIX–XX вв., рассматривала войну как продолжение естественной конкуренции, которую мы наблюдаем в живой природе.

Группа шимпанзе патрулирует территорию

Критики этого направления отмечали, что война является коллективным процессом, в котором друг против друга действуют отдельные группы и общности, в то время как в природе этот процесс идёт на уровне отдельных индивидов. Причём наиболее жестокая конкуренция разворачивалась среди ближайших соседей, которые занимали одну экологическую нишу, ели одну пищу и претендовали на одних и тех же самок. Так что сходство здесь могло быть чисто внешнее.

С другой стороны, если следовать логике культурных антропологов второй половины ХХ в., видевших в войне только плохую привычку и результат неподходящей системы воспитания, непонятно, почему эта привычка столь плохо поддаётся исправлению. Война по-прежнему является характерным элементом современной жизни, и этот печальный факт стимулирует новые исследования проблемы её происхождения.

На сегодняшний день основные результаты в этой сфере принесло развитие этологического подхода. Согласно ему, различные образцы человеческой деятельности, включая агрессию, рассматриваются как генетически обусловленные программы. Каждая из этих программ возникла и развилась на определённом этапе эволюции, поскольку способствовала успешному разрешению таких разнообразных проблем, как поиск и распределение пищи, сексуальное поведение, коммуникация или реакция на угрозу.

Особенность этологического подхода в сравнении с более ранними направлениями состоит в том, что здесь человеческое поведение рассматривается не как результат раз и навсегда заложенного инстинкта, а как своего рода предрасположенность, которая в зависимости от той или иной ситуации может реализовываться или нет. Этот подход отчасти позволяет объяснить ту вариативность воинственного поведения, которую мы наблюдаем в природе и в истории.

Этологический подход

С точки зрения этологии война является коалиционной внутривидовой агрессией, которая связана с организованными и зачастую смертельными конфликтами между двумя группами одного итого же вида. Её не следует отождествлять ни с агрессией как таковой, которая имеет сугубо индивидуальное измерение и повсеместно присутствует в животном мире, ни с хищничеством, направленным против представителей другого вида. Война, хотя и является традиционно мужским занятием, всё же не должна отождествляться с такой деятельностью, как соперничество из-за самок, которое по определению является индивидуальным поведением. Подлинная коалиционная агрессия очень редко встречается в мире животных. Как особая форма поведения она развилась только у двух групп животных: у муравьёв и у приматов.

Согласно теории Дарвина, естественный отбор поощряет поведенческие стратегии, усиливающие выживание определённого набора генов, который передаётся от одного поколения потомков общего предка другому. Это условие накладывает естественное ограничение на размер социальной группы, поскольку с каждым новым поколением этот набор будет изменяться всё сильнее. Однако насекомым удалось сломать это ограничение и создать родственные группы огромных размеров.

В тропическом муравейнике живет до 20 млн насекомых, при этом все они являются родными братьями и сестрами. Муравьиная колония ведёт себя как единый организм. Муравьи сражаются с соседними сообществами за территорию, продовольствие и рабов. Часто их войны заканчиваются поголовным истреблением одного из противников. Аналогии с человеческим поведением здесь очевидны. Но у людей формы обществ, напоминающие муравейник – с многочисленным постоянным, компактно проживающим населением, строго организованным по территориальному принципу, – возникли сравнительно поздно, лишь с появлением первых аграрных цивилизаций около 5 000 лет назад.

И даже после этого становление и развитие цивилизованных сообществ происходило чрезвычайно медленными темпами и сопровождалось центробежными процессами, мало напоминающими жёсткую солидарность муравьёв. Соответственно, расширение наших знаний о насекомых, прежде всего о муравьях, всё же не в состоянии объяснить происхождение коалиционной агрессии на наиболее ранних стадиях развития человека.

Война у приматов

Человекообразные обезьяны, такие как гориллы и шимпанзе, являются ближайшими родственниками человека. При этом на протяжении длительного времени результаты их наблюдения практически никак не использовались для объяснения происхождения коалиционной агрессии у людей. Тому было две причины.

Во-первых, они рассматривались как чрезвычайно миролюбивые животные, живущие в гармонии с природой и с самими собой. В таких отношениях просто не было места конфликту, который выходил бы за рамки традиционного соперничества самцов из-за самок или пищи. Во-вторых, человекообразных обезьян считали строгими вегетарианцами, употребляющими в пищу лишь зелень и фрукты, в то время как предки людей являлись специализированными охотниками на крупную дичь.

Шимпанзе поедают убитую обезьяну - красноголового колобуса

Только в 1970-х гг. было доказано, что шимпанзе гораздо более всядны, чем считалось раньше. Оказалось, что кроме плодов они иногда едят птиц и пойманных ими мелких животных, в том числе, других обезьян. Также выяснилось, что они активно конфликтуют друг с другом и, что самое поразительное, осуществляют групповые набеги на территории, занимаемые соседними группами.

В этой деятельности, по словам одного из исследователей, просматривается что-то устрашающе человеческое. Участниками набегов являются только мужские особи, хотя самки шимпанзе активно принимают участие в охоте и внутригрупповых конфликтах. Эти группы молодых самцов выдвигаются на приграничную территорию и патрулируют периметр своих владений. Обнаружив присутствие единичных чужих особей, как правило, также самцов, шимпанзе начинают их преследовать, демонстрируя при этом достаточно высокий уровень коллективного взаимодействия. Загнав жертву в угол, они набрасываются на неё и разрывают на части.

Результаты этих наблюдений показались исследователям настолько невероятными, что в академической среде разгорелась целая дискуссия относительно возможности шимпанзе убивать себе подобных. Противники этой точки зрения настаивали на том, что эти беспрецедентные формы поведения являлись результатом искусственно созданной ситуации в заповеднике Гомбе-Стрим. Они утверждали, что подкармливание шимпанзе бананами повлекло обострение конкуренции и борьбы за ресурсы между ними.

Однако последующие наблюдения, целенаправленно проводившиеся в 18 сообществах шимпанзе и 4 сообществах бонобо, всё же подтвердили способность шимпанзе убивать своих сородичей в природной среде. Также было доказано, что такие формы поведения не являются результатом человеческого присутствия и отмечались среди прочего там, где воздействие человека на среду обитания шимпанзе было минимальным или вовсе отсутствовало.

Исследователи зафиксировали 152 убийства (58 непосредственно наблюдавшихся, 41 определённое по останкам и 53 предполагаемых). Было отмечено, что коллективная агрессия у шимпанзе является сознательным актом, в 66% случаев направленным против чужих особей. Наконец, речь идёт именно о групповом действии, когда силы нападающих и жертв не равны (в среднем наблюдалось соотношение сил 8:1), так что риск убийц в этом случае был минимален.

Это исследование также способствовало разрушению ещё одного мифа о человекообразных обезьянах, а именно о якобы лишённых агрессивности бонобо. Оказалось, что бонобо, так же как и их более крупные родственники, способны проявлять агрессию, в том числе и в её летальных формах.

Почему же они воюют?

Антропологи в процессе исследования выделили три фактора, которые объединяют шимпанзе с предками людей и которые, потенциально, ответственны за появление коалиционной агрессии в обоих случаях. Во-первых, шимпанзе, как и люди, являются одним из немногих видов приматов, у которых самцы после взросления остаются в своей натальной группе, а самки оказываются вынуждены её покидать. Соответственно, ядро группы у шимпанзе образуется родственными друг другу самцами, а самки приходят со стороны. У большинства других приматов ситуация обстоит прямо противоположным образом.

Во-вторых, шимпанзе – умеренные многоженцы. Они живут в ранговом обществе, в котором самцы обычно конкурируют друг с другом из-за самок, но в то же время борьбы не на жизнь, а на смерть среди них нет. Иногда доминанты стремятся ограничивать доступ к самкам для низкоранговых особей. Иногда шимпанзе образуют пары в течение длительного времени.

В-третьих, у шимпанзе слабо выражен половой диморфизм. Самцы приблизительно на четверть крупнее самок, примерно так же, как у людей. Гориллы и орангутанги, в отличие от шимпанзе, являются ярко выраженными многоженцами. У этих видов человекообразных между самцами ведется жестокая борьба за самок, которые меньше их практически вдвое. Более крупные размеры и большие клыки отдельных самцов горилл являются серьёзным преимуществом в борьбе с соперником. Победитель монополизирует за собой всех самок в группе, изгоняя проигравшего соперника за её пределы. У шимпанзе нет такого внутривидового полиморфизма и преимущества над соперниками. Поэтому им, как и людям, легче кооперироваться друг с другом в пределах своей группы, чтобы конкурировать с самцами других групп, защищая от их посягательств на свою территорию и своих самок.

Важно также то, что человекообразные обезьяны, и особенно шимпанзе, наделены достаточно сложным мозгом. Он даёт им возможность проявлять эмпатию, понимать смысл действий других животных, приписывая им определённые намерения. Эти способности делают возможным с их стороны настоящее коллективное действие в подобном человеческому смысле.

Группа шимпанзе убивает чужака

Важнейшей предпосылкой последнего является наличие способностей адекватно воспринимать намерения других, трезво оценивать их возможности и планировать долговременные стратегии взаимодействия. Есть и другие виды обезьян, у которых, как у шимпанзе, самцы координируют действия друг с другом. Однако без соответствующих качеств мозга они не способны поддерживать подобное взаимодействие на протяжении длительного срока.

Большая часть того, что сегодня известно о шимпанзе, актуально также в отношении наших с ними общих предков, существовавших примерно 6 млн лет назад. Вероятно, это были довольно развитые и умные приматы, жившие в закрытом, устойчивом сообществе, с высокими возможностями для мужского коалиционного поведения.

На протяжении двух последних десятилетий был опубликован целый ряд больших работ, доказывающих, что чувство альтруизма, лежащее в основании способности людей создавать устойчивые коалиции, закладывалось в тесной связи с развитием парохиализма. Иначе говоря, ненависть к чужому является оборотной стороной любви к своим, а воинственность является неизбежным спутником дружелюбия. В свете полученных приматологами данных можно полагать, что некое подобие парохиализма присутствует и у шимпанзе, последний общий предок с людьми которых жил всего 6 млн лет назад.

Литература

Казанков А. А. Агрессия в архаических обществах / А. А. Казанков. – М.: Институт Африки РАН, 2002. – 208 с.
Марков А. Эволюция человека. В 2 книгах. Книга 1. Обезьяны, кости и гены. М.: Corpus, 2012. 496 с.
Шнирельман В. А. У истоков войны и мира. Война и мир в ранней истории человечества / В. А. Шнирельман. – М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 1994. – c. 9–176.
Dawson D. The First Armies / D. Dawson. – London, 2001. – 124p.
Wilson M. L., Wrangham, R. W. Intergroup relations in chimpanzees. // Annual Review of Anthropology 2003, vol. 32, p.363–392.
Wilson M. L. et al. Lethal aggression in Pan is better explained by adaptive strategies than human impacts // Nature 2014, vol.513, p.413–419.

Почему люди воюют.

(Фрагменты книги Мартина Ван Кревельда «Трансформация войны»)

Воля к битве.

236. Война преимущественно состоит в том, что представители одного сообщества безжалостно уничтожают представителей другого и убийство является (или должно являться) рациональным способом достижения какой-либо разумно сформулированной цели.

Война, по определению, вид общественной деятельности, основанной на определенного рода организации.

Следовательно, идея относительно того, что она есть способ продвижения или защиты каких-либо интересов, (политические, правовые, религиозные) может быть применена к обществу как к единому целому.

Каким бы ни был режим правления, лица, которые входя в органы управления, принимающие управленческие решения, — это обычные люди из плоти и крови.

Нет ничего более нелепого, чем полагать, что именно из-за того, что люди располагают властью, они действуют как автоматы или вычислительные машины, лишенные страстей.

237. Есть центры принятия решения, и есть место сражения.

Приближаясь к месту сражения человек, начинает подвергаться тем чувствам и ощущения, которые далеки от его интересов. Органы чувств напряжены, обострены, сосредоточены до такой степени, когда наступает момент невосприимчивости более ни к чему. В голове становится пусто. И прошлое, и будущее исчезают; в момент разрыва снаряда такие понятия как «потому, что» и «для того, что» попросту не существуют, тогда как тело и разум стремятся к полной концентрации, без которой человеку в этих обстоятельствах не выжить.

Говоря прямо, в основе битвы никогда не может лежать интерес, потому что у мертвых нет интереса.

Человек вполне может отдать жизнь за Бога, короля, страну, семью, или даже за все сразу. Однако утверждать, что он сделал это потому что у него был некий посмертный «интерес», состоящий хотя бы в выживании самых близких и дорогих ему людей, было бы искажением смысла данного термина и превращением его в собственную карикатуру.

С этой точки зрения — война — нагляднейшее доказательство того, что человек, не руководствуется личным эгоистическими интересами; в некотором смысле война является наиболее альтруистическим из всех видов человеческой деятельности, который сродни священнодействию и сливается с ним.

Именно отсутствием «интереса» со стороны тех, кто презирает смерть и храбро погибает, объясняется тот факт, что общество часто оказывает им величайшие почести, и даже порой включает их в пантеон и чтит как богов, подобно тому, как это происходило с древнегреческими и древнескандинавскими героями.

Таким образом, мотивы, которые побуждают людей жертвовать жизнью, никоим образом не совпадет с целями сообщества, ради которых оно воюет, и подчас даже конкретный боец совершенно не имеет представления о целях сообщества.

Для человека абсурдно умирать ради собственных интересов, но умирать ради чьих-нибудь чужих — еще абсурднее.

Война не начинается тогда, когда одни убивают других; она начинается тогда, когда те, кто убивают, рисуют сами быть убитыми.

Те, кто осуществляет первое, но не второе называются не воинами, а головорезами, убийцами, палачами. Лишение жизни людей, которые не сопротивляются или не могут сопротивляться, не считается войной, а те, кто ответственны за его совершение, вряд ли могут рассчитывать на уважение, которое оказывается воинам.

Имена палачей остаются в секрете.

Война — это не просто ситуация, когда один человек или группа людей убивает других, даже если убийство организованно осуществляется для достижения некоей цели и считается законным.

Война начинается тогда, когда нанесение смертельных ран становится взаимным — деятельность эта известна как сражение.

На любой войне готовность терпеть страдания и умереть, наравне с готовностью убивать, является единственным существенным фактором.

Вся стратегическая мысль конца ХХ века основывается на представлении, что война — инструментом политики, что война является убийством ради определенной стратегии и цели. Однако это не может объяснить, что именно побуждает людей рисковать своей жизнью. Поскольку на любой войне причины, побуждающие войска сражаться — решающий фактор, пришло время распрощаться со стратегией и заглянуть в человеческую душу.

Цели и средства.

241 Суть войны заключается в сражении. Все остальное или прелюдия, или результаты.

Кровополитие для войны (Клаузевиц), все равно, что деньги и расчет для бизнеса.

Как бы редко не происходили сражения на практике, только они наделяют смыслом все остальное.

Нет более ценной награды, чем жизнь, и нет наказания ужаснее, чем смерть.

Лозунг римских гладиаторов.

«Те кто смотрят смерти в лицо, вошли в царство, где над ними уже не властны смертные и где они уже не подчиняются ничему, кроме своей воли».

Только те кто живет в войне полной жизнью, могут вдохновить своим примером солдат, возбуждая их, вдохновляя, приводя в восторг.

Война доставляет удовольствие, величайшее наслаждение — это видно из истории игр.

Сама битва часто считалась не просто зрелищем, а величайшим из всех зрелищ.

Опасность — это нечто большее, чем просто характеристика обстановки, в которой ведется война; с точки зрения участников войны и зрителей, опасность относится к числу наиболее притягательных аспектов войны.

Для победы над опасностью необходимы такие качества, как смелость, гордость, преданность и решимость.

Таким образом, опасность может заставит ь людей превзойти самих себя, поудить их стать чем-то большим, нежели они есть на самом деле. И наоборот, решимость, преданность, гордость и отвага имеют смысл и проявляются только перед лицом опасности.

Одним словом, опасность — это то, что заставляет вращаться маховик войны.

Как в любом спорте, чем сильнее опасность — тем больший вызов она бросает человеку и тем больше славы приносит ее преодоление.

Опасность — даже «суррогатная» или мнимая — объясняет популярность многих развлечений, начиная от «русских горок» и заканчивая опасными, но бессмысленными выходками, такими как прыжки со скалы, многие из которых занесены в книгу Гиннеса.

Виды спорта, требующие концентрации усилий, такие как катание на лыжах, серфинг, сплав по горным рекам с порогами, альпинизм и др., обязаны своей привлекательностью тем же самым факторам; не случайно, что в альпинизме так много терминов, заимствованной из военной лексики.

Войну отличает от других видов деятельности и делает уникальной именно то, что она самая опасная из них; на ее фоне бледнеют все прочие, и ни один из них не может составить ей адекватную замену.

Куда бы мы не бросили свой взор, мы увидим, что встречаемое противодействие — лишь жалкое подобие того, что бывает на войне.

247 Человеческие состязания, которые не дотягивают до войны, известны как игры.

248 Все игры обязаны своим существованием тому, что у них есть правила, и фактически они определяются этими правилами.

О какой бы игре не шла речь, функция правил заключается в том, чтобы ограничить выбор снаряжения, которое допустимо использовать, набор человеческих качеств, которые можно задействовать в поединке, и, что самое важное, размеры допустимого насилия.

Все такие ограничения искусственны, а потому в определенном смысле абсурдны.

Устойчивость войны состоит именно в том, что она всегда была и по-прежнему остается единственным творческим видом деятельности, в котором разрешается и требуется неограниченная отдача всех способностей человека, нацеленная против оппонента, который потенциально так же силен, как и сам человек.

Это объясняет, почему на протяжении всей истории человечества войну часто считали последней проверкой того, чего стоит человек, или, если говорить на языке прежних времен, судом Божьим.

Противостояние опасности приносит столь огромную радость и наслаждение благодаря ни на что не похожему чувству свободы , которое с ним связано.

Как отмечает Толстой о князе Андрее, описывая его на кануне битвы под Аустерлицем, тот, у кого нет будущего, свободен от забот; посему сами ужасы битвы способны вызвать душевное волнение, возбуждение и даже головокружение.

248 Бой требует от участников предельной концентрации. Поскольку чувства фокусируются на том, что происходит «здесь и сейчас», во время боя человек может отстраниться от них. Таким образом, воину дано приблизиться к границе, разделяющей жизнь и смерть, или даже ее пресечь. Из всех видов человеческой деятельности существует только один сравнимый с войной, а именно половой акт; и это очевидно уже из того факта, что одни и те же слова часто употребляются для описания этих двух видов деятельности.

Однако, возбуждение, испытываемое на войне во время боя, вероятно, даже сильнее, чем сексуальное. На войне как лучшие, так и худшие человеческие качества проявляются во всей полноте

Начиная со времен Гомера, существовало представление, что только тот, кто рискует жизнью охотно, даже с радостью, до конца может быть самим собой, живым человеком.

Конечно, и другие факторы, включая награды и принуждение, действуют одновременно с волей к битве; но поскольку мы говорим о встрече человека со смертью, все они к делу не относятся.

Величайшее наслаждение, так же, как и сильнейшее страдание, было бы невыносимо, если бы длились вечно.

Более того, такие противоположные ощущения, как боль и наслаждение, на самом деле взаимосвязаны; одно не может существовать от другого, и если они достаточно выражены интенсивны, то могут превращаться одно в другое.

Клокочущее, спирающее, напряженное дыхание, пульсация крови, предшествующие сильнейшему возбуждению, неотделимы от него, так же как и тяжелое дыхание и свинцовая усталость, за ним следующие.

Вторжение мира причинно-следственных связей в сферу чистого наслаждения не является уникальным свойством войны. Ни бокс. Ни футбол, ни другие самые зрелищные и захватывающие виды спорта не способны поддерживать напряжение бесконечно долго и одна из причин, по которым для них установлены жесткие временные рамки, это стремление не дать эмоциям зрителей угаснуть.

Сущность игры состоит в том, что пока она длится, реальность отодвигается на задний план, «отменяется», исчезает.

Наслаждение битвой и половым актом состоит именно в том, что они позволяют и участникам (и наблюдателям) забыться потерять ощущение реальности, пусть не полностью и ненадолго .

Раз тот, кто сражается, рискует всем, значит, то, за что он сражается, должно быть для него более ценным, чем его собственная кровь.

249 Даже Макиавелли великий жрец «интереса», не считал, что он может побудить своих соотечественников сражаться за освобождение Италии, указав им на выгоды, который каждый из них может извлечь из этого предприятия.

Поэтому его «Государь» закачивается пламенным воззванием в древней доблести: «Бог, страна, нация, раса, класс, справедливость, честь. Свобода, равенство, братство относятся 250

Что еще более удивительно, эта формула работает и в обратном направлении.

Чем больше крови пролито во имя какого-либо мифа — тем священнее этот миф. Чем более он священен, тем менее мы склонны рассматривать его в рациональных, инструментальных терминах. Человеческое желание придает кровопролитию великий и даже священный смысл настолько непреодолимо, что разум становится практически бессилен.

250 Надписи на памятниках немецких солдат убитых во время второй мировой войны: — Когда нет того дела, за которое стоит воевать, его нужно придумать.

То, ради чего люди воюют, не обязательно имеет какую-либо действительную ценность.

Напротив, предметы, которые в иной ситуации совершенно бесполезны, могут приобрести самую высокую ценность только потому, что их появление связано с войной, напоминая т.о. о встреченных, пережитых и преодоленных опасностях.

(Трофеи, головы убитых и т.п.)

Чингис хан. Когда его спросили, какая самая приятная вещь в жизни, он ответил: — прижимать к груди жен и дочерей поверженного врага — при этом он, конечно, не имел в виду, что испытывал недостаток в женщинах для постельных утех.

Самые известные и притягательные места на свете, это места связанные с войнами, сражениями и событиями, в которых проливалась кровь.

Те же мыслительные процессы, которые приводят к повышению значимости целей войны, вызывают и склонность к приукрашиванию средств ее ведения.

На протяжении всей истории человечества оружие и снаряжение были предметом нежной заботы, и даже поклонения, и все только потому, что они имели отношение к вооруженным конфликтам.

Одним из проявления этого феномена был обычай давать имена пушкам, копья и т.д.

В «Песне о Роланде» мечи:

«Дюрандаль» (крепкий, несокрушимый)

«Жуайез» (радостный, неугомонный)

«Пресьоз» (ценны, дивный)

Они были окружены таким почитанием, как если бы они были живыми существами. Оружие было не просто утилитарное устройство, а символ могущества.

Оно украшалось и часто было дорогостоящим произведением искусства. (мечи. Ружья, ножи,)

Мощь, дороговизна, немногочисленность и символический смысл оружия выступают вкупе и т.о. многократно усиливают значимость друг друга, создавая некий порочный круг.

252 Это же относится и к одежде. Пышные украшения, маски, татуировки, перья, убранство, кольчуга и т.п — были предметом гордости, устрашения и желания им и владеть.

Доспехи, униформа на войне.

253 Платон: — «битва — это как раз тот момент, когда мужчине надлежит быть нарядно одетым».

Символы на войне. Каждая армия имеет набор предметов, специально созданных для того, чтобы служить символами, и считающихся намного более е драгоценными, чем даже пролитая кровь.

Знамена, флаги — необходимы для поддержания воинского духа. Иногда имеют религиозное значение.

Наполеон лично вручал орла каждому полку.

В Нацисткой армии считали, что флаги «освящены» Гитлером и кровью павших товарищей. С какими бы мифами он ни были связаны, считается, что значимость этих символов берет начало от высших ценностей того или иного общества.

Еще важен тот факт, что их значимость неизменно возрастает по мере того, как воины несут их в бой, затем сражаются за них и, наконец, как проливают кровь.

Понятие «честь», «слава», «знамя» слиты для бойца в воедино.

Когда награды теряют такой смысл, а наказание перестает быть сдерживающим фактором, только понятие чести сохраняет свою власть над людьми и побуждает их маршировать под нацеленными на них дулами пушек.

Это единственное, что человек может взять с собой в могилу, даже если, как это часто бывает, у него и не будет своей отдельной могилы.

Все эти и другие предметы, применяющиеся в военных церемониях и обладающие соответствующим символизмом, несут в себе глубокий парадокс.

Все они без исключения «реальны» и «нереальны» одновременно.

Флаг — это лишь кусок цветной материи.

Орел — позолоченный кусок бронзы.

Козел- это животное.

В них нужно верить и для этого необходим некий энтузиазм веры, мальчишеской веры.

С другой стороны, обладающие такой верой в символы так и останутся мальчишками.

Война всегда была делом юных.

То, что верно в отношении всевозможных ритуалов, верно и в отношении братства, равенства, свободы, чести, справедливости, класса, расы, народа, страны, Бога.

В некотором смысле пролитие крови за эти идеалы, в конечном счете, есть деятельность, вызванная фантазией, и она мало, чем отличается от игры ребенка, который изображает собой поезд. Война обладает уникальной способностью развенчивать глубоко укоренившиеся мифы, расшатывать глубочайшие убеждения и лишат ь смысла даже самые впечатляющие ритуалы.

Только в том случае, если они переживаются как что-то великое и чудесное, другими словами, как самоцель, эти идеальные предметы могут вдохновлять людей на жертвы.

Одним словом, война — это грандиозный театр. Театр замещает собою жизнь, становится ею; жизнь, в свою очередь, становится театром.

256 Война в том и заключается. Чтобы рисковать жизнью, совершать героические поступки и храбро встречать опасность.

Как сказал командующий израильскими танковыми войсками в. После Шестидневной войны: — «Мы смотрели смерти в лицо, и она опустила глаза»

Ни одна армия не сможет служить инструментом достижения или защиты политических или иных целей, если она не готова и не желает именно этого.

Война может вдохновить людей на борьбу только потому и лишь в той мере, в какой она является единственным видом деятельности, способным свести на нет различия между целями и средствами. Высшая степень серьезности заключена в игре.

Сила и слабость.

Опасность является смыслом существования войны, противостояние — необходимое условие.

Беспрепятственное уничтожение людей считается не сражением, а предумышленным убийством или, в случае, когда оно происходит на законных основаниях, казнью. Отсутствие сопротивления делает невозможным существование военной стратегии.

257 По Клаузевицу, неопределенность — является характерной чертой войны. Но это не так. Неопределенность — это не просто среда, в которой протекает война и которая помогает влиять на действия противника; прежде всего это необходимое условие существования вооруженного конфликта.

Когда исход борьбы заранее известен, сражение обычно прекращается, так как одна сторона сдается, а другой становится не интересно.

Победители, ели они могли контролировать свои чувства и не теряли свою голову от ярости или жажды мести, обычно принимали капитуляцию.

Какие бы неприятные события не следователи затем — а то, что случалось позже, часто было даже более неприятным, чем сама война, — все это считалось уже не частью сражения, а как бы сказали римляне — расплатой.

Такая расплата могла быть более или менее необходимой или оправданной, в большей или в меньшей степени отвечать принятым военным обычаям.

И те, кто участвуют в осуществлении этого возмездия или извлекают из него выгоду, не считаются заслуживающими каких-либо особых почестей, даже наоборот.

При наличии полной информации, война уже не имеет смысла.

В реальных исторических обстоятельствах главным фактором, влияющим на проблему неопределенности, было не наличие полной информации о враге или недостаток надежной обороны, а взаимоотношения между силой и слабостью.

Когда одна воюющая сторона намного сильнее другой, ведение войны может стать, затруднительны даже в силу самого определения. Сильный против слабого — это не война.

Само существование вооруженного конфликта, войны, подразумевает. Что воюющие стороны должны быть более или менее равны по силам.

Не случайно считается, что слово bellum произошло от due -lum «борьба двух»

Там где нет такого равенства, война в итоге становится невозможной.

Война, которую ведет слабая сторона против сильной, весьма рискованна.

Напротив, война, которую ведет сильная сторона против слабой, проблематичная по той же причине. С течением времени в результате боевых действий две стороны начинают уподобляться друг другу вплоть до момента, когда противоположности и сближаются, сходятся и меняются местами.

Слабость превращается в силу, а сила в слабость.

Главная причина, стоящая за этим феноменом, состоит в том, что война, по всей видимости, наиболее подражательный вид деятельности из всех известных человеку.

Весь секрет победы заключается в том, чтобы попытаться понять врага, дабы перехитрить его. Тем самым инициируется процесс взаимного обучения сторон.

Даже тогда, когда борьба уже идет, каждая из сторон в процессе корректирует свои тактические приемы, используемые средства и, что самое важное, укрепляет свой боевой дух, с тем, чтобы стать равным противнику.

Рано или поздно наступает момент, когда обе стороны становятся уже неотличимые друг от друга.

Малым и слабым силам, противостоящим большому и сильному противнику, требует очень крепкий боевой дух, чтобы компенсировать свои недостатки в других отношениях. Однако поскольку выживание в такой ситуации уже само по себе большой подвиг, этот боевой дух будет укрепляться с каждой победой, даже небольшой.

Напротив, мощные вооруженные силы, сражающиеся со слабым противником в течение более или менее продолжительного времени, почти наверняка столкнуться с падением боевого духа, ведь ничто не бывает столь бесплодным, как бесконечная череда побед, которые нужно повторять снов аи снова.

Борьба со слабым противником унижает того, кто ее ведет, и т.о., лишает оснований саму цель этой борьбы.

Тот, кто уступает слабому противнику — проигрывает. Тот, кто одерживает победу над ним — тоже проигрывает.

В таком предприятии не может быть ни выгоды, ни чести.

Еще одна важная сторона того, почему с течением времени сильная и слабая стороны уподобляются друг другу и даже меняются местами, кроется в том, что две стороны находятся в разном положении с моральной точки зрения.

Нет такой границы, которую нельзя было бы переступить в случае крайней нужды. Отсюда следует, что тот кто слаб, может пойти на все, прибегнуть к самым коварным методам и совершить любую жестокость, не лишаясь при этом политической поддержки и, что еще более важно, не вступая в компромисс со своими собственными моральными принципами.

Напротив, почти все, что делает (или не делает) сильный, в каком-то смысле ненужно, излишне, а потому жестоко.

Для сильного единственным выходом будет одержать быструю победу, дабы избежать худших последствий собственной жестокости; единичный акт беспощадной жестокости в итоге может оказаться более милосердным, чем продолжительное ее сдерживание.

Ужасный конец лучше, чем бесконечный ужас, и вдобавок такая тактика намного эффективнее.

Войска, которые не верят в правоту своего дела, в конце концов, откажутся воевать.

Поскольку бороться со слабыми уже низость, с течением времени последствия такой войны непременно поставят сильную сторону в невыносимое положение.

Постоянно подвергаясь провокациям, они виноваты, если действуют, т и также виноваты, если бездействуют.

Если они не отвечают на непрерывное провоцирование — тогда, вероятно, их боевой дух будет сломлен, потому что пассивное ожидание самая трудная игра из всех.

Если же они будут наносить ответные удары, сама слабость противника автоматически означает, что они опустились до жестокости и, поскольку большинство людей по натуре не могут долгое время быть садистами, в конце концов, они сами себя возненавидят.

Возможно. Самым важным качеством, которым необходимо обладать сильной стороне, сражающейся против более слабого противника, является самоконтроль; и действительно, способность не отвечать на провокации, сохраняя при этом голову на плечах и воздерживаясь от слишком бурной реакции, играющей на руку противнику, сама по себе наилучшее возможное свидетельство хорошего самоконтроля.

Необходимо добровольно ослабить и даже разоружить свои силы с тем, чтобы встретиться с противником примерно на равных, подобно тому, как рыболов-спортсмен предпочитает пользоваться удочкой и крючком, Ане полагаться на динамит.

Жесткая дисциплина и тщательная боевая подготовка.

Когда у сильной стороны отсутствует железный самоконтроль и она вынуждена сражаться со слабым противником на протяжении длительного периода, сильная сторона обязательно будет нарушать собственные уставы и совершать преступления — какие-то неумышленно. А какие-то намеренно.

Вынужденная идти на обман, чтобы скрыть свои преступления, она обнаружит, что система военной юстиции подорвана, процесс управления войсками деформирован, а у ее ног разверзлась бездна недоверия.

В данной ситуации не существует ни героев, ни преступников, а есть только жертвы: тех, кого боги хотят наказать, они в первую очередь лишают зрения.

Слабый сегодня становится сильным завтра и мстит сильному.

Соотношение добра и зла, вопросы этики не только имеют прямое отношение к войне, но и находятся в самом ее центре.

Взаимоотношения между силой и слабостью и моральные дилеммы, которые из них следуют, вероятно, наилучшим образом объясняют причину, по которой в течение последних десятилетий современные армии по обе стороны «железного занавеса» действовали столь неэффективно, участвуя в конфликтах низкой интенсивности.

Колониальные буты были уделом угнетенных и слабых это месть народов. Отказываясь играть по правилам, которые установили для своего удобства «цивилизованные» страны, они изобрели собственную форму войны и начали ее экспорт.

Поскольку правила существую главным образом в умах, будучи однажды нарушенными, они потом могут быть восстановлены лишь с большим трудом.

(Мартин Ван Кревельд /Трансформация войны. Пер. с англ. — М.: Альпина Бизнес Букс, 2005)

Конфликтология и конфликты

Алексей Козленко

Группа шимпанзе патрулирует территорию

Социал-дарвинизм и его критика